Дело было в стародавние времена, в первой половине 90-х годов прошлого века, а Маэстро только что развелся с молодой супругой, которую, в противном случае, по его же словам «убил бы», и вел весьма безнравственный образ жизни. Сразу оговорюсь: о его дальнейшем поведении мне ничего неизвестно, так как во второй половине 90-х я покинула историческую родину. А в описываемый период времени г-н Генделев за символическую плату поручал мне расшифровку своих интервью.

Так вот, наш герой довел свою дочь-старшеклассницу до жгучей ненависти ко всем его соотечественникам, а особенно - соотечественницам. Сначала Тали дружила с ними, но потом стала регулярно находить своих недавних приятельниц в папиной мансарде при самых, что ни на есть компрометирующих обстоятельствах. Раз в неделю великий кулинар и литератор отправлялся в кафе «У культурного еврея», дабы снять там очередную девицу, потратить силы на развлечение ее пространными речами, привести домой, напоить, накормить (в результате чего она станет выражать требуемые эмоции и петь дифирамбы) и, если придется, даже исполнить... Ну, не супружеский, конечно, а скорее, джентльменский долг. И все ради чего? Ради того, чтобы утром заставить ее мыть накопившуюся за неделю посуду. Но легко ли объяснить это дочери, которая регулярно приходила к папе пожрать, поспать, стырить из кармана денежку? Очевидно, обижалась не только она, но и эксплуатируемые барышни, по крайней мере, был период, когда у входной двери аккурат в три часа ночи с завидной регулярностью появлялись чьи-то какашки. Экскременты так достали нашего героя, что он даже потрудился написать о них в газете «Вести» под заголовком «Страшная месть» и пикантным соусом из цитат типа «Нам не дано предугадать...».

Так вот, упомянутые выше тарелки не очищались сами по мере накопления, и Генделев всякий раз был вынужден отправляться на охоту за посудомойкой. А пачкали их многочисленные гости. Иногда даже казалось, что ему глубоко плевать на гостей, главное, чтобы не напрягали, фанатели и ценили его кулинарские достоинства. Лично меня в Генделеве-кулинаре больше всего поражало то, как он умудряется сварганить пир из откровенной фигни, совершенно босяцких, а то и вовсе несъедобных продуктов. Как вы думаете, чем он кормил Василия Аксенова, когда тот приехал к нему в гости из Америки? Макаронами. Нет, разумеется, он их сдобрил чем-то невероятным, но основой торжественного ужина были макароны.

Самое неизгладимое впечатление в его исполнении на меня произвели самые примитивные блюда. Например, тот же бифштекс. Или, например яйца. У него какая-то противоестественная интуиция, когда именно их надо вынуть из кипятка. А вот когда дело дошло до изысков...

Однажды Генделев заставил меня есть кошерную для пасхи запеканку-омлет. Он очень гордился этим сооружением. Оно состояло из чего-то типа взбитых яиц, мацы и... Куриных «пупков». Мы с Тали давились этим изо всех сил, хотя проглотить удалось только раз или два, а потом тошнило до самого вечера. Опасаясь обидеть любовно оберегаемого от невзгод повара, мы набирали это хозяйство в рот, ловили момент, когда МГ отвернется, и сплевывали кто в кулак, кто в пакет. Заметив, что мы как-то вяло едим, Генделев насторожился и поинтересовался, а нравится ли нам? Мы посмотрели на него самыми честными на свете глазами и старательно закивали. Он обрадовался и... Положил нам добавки.

К сожалению, развела наши пути не то моя алчность, не то его жадность. Помимо должности негра-дешифровщика, мне у Генделева образовалась вакансия уборщицы-посудомойки. Также за символическую плату. Генделев дал мне ключи от своей квартиры и велел, чтобы к его возвращению все было чисто. А перед уходом, как бы, между прочим, угостил меня водкой, которую собственноручно настоял на розмарине и оставил на столе. При всей моей ненависти к блевотной израильской водке (она почему-то вся отдает араком и еще чем-то противоестественно-аптечным), я пришла в шоковое состояние. Это было не столько проглотимо, сколько по-настоящему вкусно. Как вы уже могли догадаться, к возвращению хозяина квартира была наполовину убрана, а бутылка наполовину выпита. Генделев рассердился, велел мне заканчивать (с уборкой) и уперся к кому-то в гости есть какую-то рыбу – не все же ему кормушкой работать. А ключи унес с собой. А дверь закрыть без них нельзя было даже изнутри. И тут случилось страшное. В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, дверь распахнулась. На пороге стояло тощее замшелое существо в зеленой беретке.

- Я вот тут, шел за сигаретами. Решил заглянуть на огонек. Пообщаться с соседом, как поэт с поэтом.

Тут надо сделать небольшое лирическое отступление и пояснить. Генделев к тому моменту давно завязал со стихами. Мало того, очень удивлялся, почему ему вручили Этингеровскую премию. В смысле, почему так поздно, и почему не Нобелевскую. Больше, чем нобелевских лауреатов, Генделев ненавидел только юные дарования, которые пытались читать ему свои свежие нетленки. Даже я так никогда и не довела до его сведения то, что ему посвящалось, хотя другие, слышавшие «это», выражали бурное одобрение. А среди молодых, свежих (по дате прибытия) и пишущих репатриантов числился некто Осс, человек, заявлявший, что среди современников, лучше него, Осса, пишет только Бродский (соответственно, Бродский тогда был еще жив). Двумя-тремя годами раньше Генделев обещал этого самого Осса замучить, покалечить или даже убить, если тот не прекратит спаивать и вообще дурно влиять на его дочь. Звучало это так: если Тали не перестанет тусоваться в гостях у Осса, «меня посадят за избиение младенцев». Тали перестала. Прошло пару лет. И вот вдруг, именно в этот вечер, поэту, алкоголику и наркоману въехало в голову нагрянуть в гости! Адрес Осс знал с тех пор, как в квартире МГ гостил БГ, разумеется, в этого самого МГ отсутствие. Осс очень обрадовался, обнаружив там меня. На угрозы вызвать полицию не реагировал, вроде как, старый приятель (мой). Он молниеносно допил водку. Потом заметил, что я выбрасываю увядший букет (что мне было наказано строго-настрого), и швырнул его в окно, под ноги отшатнувшимся американкам. Веник упал не под ноги, а аккурат к дверям генделевского подъезда. Потом начал приставать ко мне, но я напомнила ему о том, что он шел за сигаретами. Он пообещал немедленно купить две пачки ноблеса, и одну принести мне, но растворился в свежем вечернем воздухе.

Вместо него появился Генделев, пьяный в нулину. Он был молчалив и грозен, ходил зигизугами, пытался снять высокие, хоть и не армейские, ботинки, не расшнуровывая, и рубашку, не расстегивая. Автобусы уже не ходили, Тали ночевала у мамы, поэтому мне пришлось дожидаться утра в гостях. Утром из спальни выползло нечто со взглядом Каа, которого только что назвали Земляным Червяком. Оно было всклокоченным, серым, живым, и звалось М. С. Генделевым. Единственное, на что был способен с бодуна врач, литератор, журналист, поэт, художник, кулинар, дэнди и гроза всех мужей вкупе, это потребовать кофе. С нечеловеческои трудом он стал слоняться по квартире, потом снял трубку разрывавшегося телефона и поднес ее к раскалывающейся голове. Звонили из того самого места, где он накануне «ел рыбу». Оказывается, кто-то кому-то проломил череп. Генделев слушал с неохотой, кривил и без того неровное после инсульта лицо и прихлебывал кофе. В этот самый момент в дверь, которую так никто и не закрыл, снова вошло замшелое молодое дарование в зеленой беретке. Оно радостно поздоровалось со мной и обратилось к гостеприимному хозяину:

- Я тут мимо шел за сигаретами. Вот решил заглянуть на огонек, почитать свои стихи...

В результате, я услышала такой букет пейоративной лексики, какого мне хватило бы на все случаи жизнь до самого ее конца, будь у меня в тот день с собой диктофон. Избиения младенцев не потребовалось, дарование испарилось само, а мне пришлось отвечать за невысосанную (за отсутствием пылесоса) из ковра пыль, выброшенный в окно мусор, выпитую водку, странных гостей, неумение печатать на машинке вслепую, неимение привлекательных подруг совершеннолетнего возраста, затяжное присутствие в квартире и головную боль ее хозяина впридачу. Больше Генделев меня не нанимал.